70Вчера меня ребёнок огорошил удивительной просьбой купить ему сельдерея. Это при том, что к овощам он, как выражался незабвенный Фрунзик Мкртчян, «такую личную неприязнь!» испытывает. Особенно к свежим. Борщ, правда, ест. Но сельдерей?!
Я так удивилась, что пошла в полном офигении и купила ему целый пучок сельдерейных стеблей. Принесла. Сунула сыну под нос.
— Что это?! – брезгливо спросил он.
— Здрасьте! – рассердилась я. – Сельдерей! Ты ж просил!
— Да? – разочаровался ребёнок. – А я думал, он такой – пуф! пуф!
И руками изобразил гипотетические пучки.
— Пуф-пуф – это зелень. А ты просил такой, как я ем!
Тут надо заметить, что лично я никакой неприязни к сельдерею не испытываю, а даже совсем наоборот, обожаю его безмерно. Единственный сельдерейский косяк, по моему мнению – вот эти волокна снаружи, которые и чистить нудно, и если не чистить – в зубах застревают.
— Так ты ЭТО ешь?! – и ребёнок опять брезгливо потыкал сельдерейные стебли пальцем.
Мне страшно захотелось поступить антипедагогично и врезать ему в лоб сельдерейным пучком. Не врезала. Не достаю, понимаете ли, до лба! Отрастила детинушку на свою голову! (Ха-ха, детинушка на всю голову! Надо запомнить…)
Поэтому я гордо попыталась отобрать у него пучок с максимально возмущённым видом:
— Отдай тогда! Сама съем!
— Нет! – упёрся ребёнок, вцепившись в стебли, — это мне!
— А чо это ты вдруг решил сельдерей жевать? Ты на диету сел?
— Да…
— С чего бы это?! Ты считаешь, что ты толстый?
— Нет. Просто я вдруг понял, что мне стало тяжело отжиматься.
И сын с обречённым видом взялся за сельдерей. Мне не совсем очевидна связь между сельдереем и похудением, если между этими двумя моментами ещё вклинивается плотный ужин из котлет, но не стала рубить серпом по фаберже. Должна же быть у человека цель. И надежда.
— Хм… — сказала я. – Мне тоже всегда очень трудно отжиматься. Пожалуй, я не буду есть конфетку. Я налью себе чаю… с коньяком.
И налила! И пошла работать. Села себе за ноут, поставив чашку, как обычно, рядом на стол. Тыкаю в кнопочки, отхлёбываю из чашечки – идиллия же, ну.
— Ну?! – удивился с пола Зёма. – Идиллия – и без меня?! И что это ты там такое вкусное одна пьёшь?
Отхлебнуть из моей чашки Зёма считает своим неотъемлемым правом и привилегией. И пользуется ими даже когда я против. Мало ли что я против. Зёма же не против. И он будет. Или у тебя хватит духу отбить несчастные капли у всеми угнетаемого, забитого, убогого сиротки?
Вы обратили внимание, как изменился настрой фразы от начала к концу? Это Зёмин фирменный стиль – наглый забитый сиротинушка. Такой вот оскюморон. Не спрашивайте, как у него это получается. Практика.
— Нет, конечно, Зёма, пей, пожалуйста. Но тебе не понравится, — пожала я плечами.
«Интересно, что такого она может пить, что мне может не понравиться?!» — и Зёма внимательно понюхал в чашку. Моргнул. Ещё раз понюхал. С печальным изумлением посмотрел на меня. Так отец смотрит на любимого, но свернувшего на дурную дорожку и потому практически потерянного сына.
— Ой, да не столько там коньяка, чтобы так на меня смотреть, Зёма! – возмущённо буркнула я.
Нет, ну ведь весь кайф обгадить умудрился, мелкая белая скотина!
Зёма сел возле чашки, не сводя с меня этого грустного убийственного взора. Нет, ну совершенно невозможно так работать!
Стараясь не смотреть в Зёмины глаза, я пожала плечами, мол, я тебя предупреждала, тебе не понравится. Продолжая в упор смотреть мне в лицо, Зёма поднял лапу – и окунул её в чашку. И облизал. На морде отразилось брезгливое отвращение и даже некоторый рвотный рефлекс.
— Да тваюжмать, Зёма! – крикнула я. – Иди отсюда! То смотрит он, то макает! Кш!
Зёма впал в привычную истерику и, спотыкаясь, ринулся со стола в темноту коридора.
— мокрая, плохо облизанная лапа вносила диссонанс в привычный ритм.
Мотя, сидящий в позе Будды на подставке, проводил задумчивым взглядом нервно бегущего Зёму и лениво посмотрел на меня:
— Бухаешь? Это правильно… время щас такое… все бухают… — и зевнул.
Дожили… Родные коты не понимают! Обидевшись на весь мир, я пошла в ванну. Едва я залегла, как из-под ванны с тихим шорохом что-то выползло. Так вот куда он утыгшлёпал!
Зёма внимательно посмотрел на меня и вдруг внутри него что-то перемкнуло.
— А-а-а-а! – закричал Зёма, глядя в ванну, — А-а-а-а! А-а-а-а!
Коньяк с чаем
— А-а-а-а! – не унимался Зёма. – А-а-а-а!
Осознал всю тяжесть своего поступка, проникся собственной бестактностью и почувствовал угрызения совести? Зёма?!
— Она топится! – голосил Зёма. – Топится! Топится! Спаси-и-ите! Помоги-и-ите!
И развязочка:
— Корми-и-ить! Кто меня будет корми-и-и-ить?!
Пришлось слегка плеснуть на нервического водой. Ну невозможно топиться!
В это время кто-то начал мерно вышибать дверь внутрь ванны. Дурдом какой-то. Зёма перестал нервно всхлипывать и вылизываться и напрягся. Я кое-как выбралась из воды и, залив пол и немножко ещё Зёму, приоткрыла дверь. В щель начал втискиваться Мотя, видимо, заинтригованный Зёмиными воплями, но в тот же момент ему навстречу, используя эффект внезапности, метнулся Зёма. Мотя опрокинулся на спину, Зёма пролетел над ним и рванул в спальню. Мотя кинулся следом. Я быстренько захлопнула дверь и задёрнула шторку, стараясь не вслушиваться в звуки битвы.
Да, я знаю, что мне придётся собирать хлопья шерсти и закармливать душевные раны несчастного сироты. Но я подумаю об этом позже.
